– Я уже ему говорила, – обратилась Пиппа к Кэтрин, со значением указав глазами на Страйка, – что роман задумывался совсем в другом виде.

– Да уж, – тяжело вздохнула Кэтрин и сложила руки на груди. – Мы и знать не знали, что у него получится вот такое.

«Вот такое»… Страйк вспомнил описание бурой, клейкой жидкости, сочившейся из грудей Гарпии. С его точки зрения, это был один из самых тошнотворных образов романа. Сестра Кэтрин, к слову сказать, умерла от рака груди.

– Он с вами не делился своим замыслом? – спросил Страйк.

– Он нас обманывал, – попросту ответила Кэтрин. – Говорил, что это будет странствие писателя или что-то в этом духе, а сам наплел… обещал, что мы будем у него показаны как…

– «Чистые, неприкаянные души», – подсказала Пиппа, видимо завороженная этой фразой.

– Вот-вот, – угнетенно подтвердила Кэтрин.

– Он читал вам какие-нибудь отрывки, Кэтрин?

– Нет, – ответила она. – Все твердил: пусть это будет… будет…

– Ох, Кэт, – трагически выговорила Пиппа, и Кэтрин закрыла лицо руками.

– Возьмите, – деликатно предложила Робин, доставая из сумки косметические салфетки.

– Не надо! – грубо отрезала Кэтрин, вскочила с дивана и исчезла в кухне, а потом вернулась со скомканным в руке бумажным полотенцем. – Он твердил, – повторила она, – пусть, мол, это будет секретом. Ублюдок!

Она вытерла глаза и покачала головой, рассыпав по плечам длинные рыжие волосы. Пиппа гладила ее по спине.

– Со слов Пиппы я знаю, – начал Страйк, – что Куайн принес рукопись вам домой и опустил в прорезь для почты.

– Да, – сказала Кэтрин; очевидно, Пиппа уже призналась, что сболтнула лишнего. – Джуд, соседка, подглядела. Любопытная стерва, вечно за мной шпионит.

Страйк, только что оставивший еще двадцатку в соседском почтовом ящике, чтобы отблагодарить Джуд за информацию о возвращении Кэтрин, спросил:

– Когда это произошло?

– В ночь с пятого на шестое, – ответила Кэтрин.

Страйк почти физически ощутил напряженное волнение Робин.

– Перед вашей входной дверью тогда горели лампочки?

– На галерее? Да они уж с полгода не горят.

– Соседка разговаривала с Куайном?

– Нет, в окно подсматривала. Было около двух часов ночи, зачем ей в ночной рубашке выскакивать? Она сто раз видела, как он приходил и уходил. Знала, как он вы…выглядит, – Кэтрин душили рыдания, – в мантии этой д…дурацкой, в шляпе.

– Пиппа еще упомянула записку, – сказал Страйк.

– Ну да… «Час расплаты для нас обоих», – подтвердила Кэтрин.

– Она у вас сохранилась?

– Я ее сожгла, – ответила Кэтрин.

– А обращение там было? «Дорогая Кэтрин»?

– Нет, не было, – сказала она, – просто записка и поцелуйчик мерзкий, будь он неладен. Ублюдок! – Она расплакалась.

– Давайте я налью нам всем чего-нибудь покрепче, можно? – к удивлению Страйка, вызвалась Робин.

– Там в кухне есть, – выдавила Кэтрин, заглушив эти слова бумажным полотенцем, прижатым к губам и щекам. – Пип, сходи сама, организуй.

– Но вы были абсолютно уверены, что записка от него? – спросил Страйк, когда Пиппа убежала за спиртным.

– Мне ли не знать его почерк, – сказала Кэтрин.

– И как вы это истолковали?

– Никак, – слабо выговорила Кэтрин, утирая слезы. – Расплата для меня за то, что он со мной жене изменял? Или его расплата со всеми… даже со мной. Со всеми поквитаться – у него кишка тонка, – добавила она, невольно вторя Майклу Фэнкорту. – Мог бы мне сказать, если не хотел… если хотел со мной порвать… но зачем же такие вещи делать? Зачем? Речь ведь не только обо мне. А Пиппа… Делал вид, будто заботу проявляет, расспрашивал о ее жизни… она в жутком состоянии была… Пусть ее автобиография – не бог весть что, но все же…

Тут вернулась Пиппа с позвякивающими стаканами и бутылкой бренди; Кэтрин умолкла.

– Мы это для рождественского пудинга берегли, – сообщила Пиппа, ловко откупоривая коньячную бутылку. – Готово, Кэт.

Кэтрин щедро плеснула себе бренди и залпом выпила. Похоже, это возымело желаемый эффект. Всхлипнув, она выпрямила спину.

Робин согласилась выпить совсем чуть-чуть. Страйк отказался вовсе.

– Когда вы прочли рукопись? – спросил он Кэтрин, которая уже наливала себе вторую порцию.

– Как только нашла – девятого, когда забежала переодеться в свежее. Понимаете, я с Анджелой в хосписе сидела… после Ночи костров он на мои звонки не отвечал, а ведь я ему говорила, что Анджела совсем плоха, сообщения посылала. А потом прихожу домой и вижу: весь пол машинописными листами усыпан. Ну, думаю, может, потому он и трубку не берет – хочет, чтобы я вначале это прочла? Захватила я рукопись с собой в хоспис и там стала читать, пока с Анджелой сидела.

Робин с ужасом представила, что испытала эта женщина, когда, сидя у постели умирающей сестры, читала пасквиль своего любовника.

– Позвонила я Пип – подтверди, Пип, – потребовала Кэтрин, и Пиппа кивнула, – и рассказала, что он выкинул. Пыталась ему дозвониться – все без толку. А как Анджела скончалась, я подумала: ну, погоди, гад, я до тебя еще доберусь. – От спиртного бледные щеки Кэтрин порозовели. – Отправилась я к нему домой, увидела его жену и сразу поняла: она правду говорит, дома его нет. Ну, я ей сказала, чтобы она известила его о смерти Анджелы… – Кэтрин опять поморщилась, и Пиппа, опустив стакан, обняла ее за трясущиеся плечи. – Я надеялась, до него дойдет, как он со мной поступил, а тем более в такое время, когда я теряла… когда потеряла…

С минуту в гостиной раздавались только рыдания Кэтрин и отдаленные крики дворовой банды.

– Сочувствую, – чопорно произнес Страйк.

– Представляю, как вам было тяжело, – сказала Робин.

Теперь всех четверых сблизило хрупкое чувство локтя. По крайней мере в одном они сошлись: Оуэн Куайн поступил подло.

– На самом деле я пришел к вам для того, чтобы услышать профессиональный анализ текста, – признался Страйк, когда Кэтрин в очередной раз утерла опухшие от слез, узкие как щелки глаза.

– Это в каком же смысле? – спросила она, и Робин под этой резкостью почувствовала удовлетворенную гордыню.

– Я не могу понять некоторые эпизоды «Бомбикса Мори».

– Ничего сложного тут нет, – сказала Кэтрин, а потом опять эхом повторила за Фэнкортом: – Премий за тонкий психологизм этому роману не дадут, вы согласны?

– Не могу судить, – ответил Страйк. – Но в романе есть один весьма интригующий персонаж.

– Фанфарон? – спросила она.

Банальная догадка, подумал Страйк. Фэнкорт – знаменитость.

– Я имел в виду Резчика.

– Об этом даже говорить не стану.

Робин содрогнулась от ее жесткости. Кэтрин покосилась на Пиппу, и Робин поняла, что их объединяет плохо замаскированная общая тайна.

– Порядочного из себя изображал, – бросила Кэтрин. – Притворялся, что для него есть нечто святое. А сам…

– Ни от кого не могу добиться толкования образа Резчика, – посетовал Страйк.

– Это потому, что не перевелись еще приличные люди, – сказала Кэтрин.

Страйк перехватил взгляд Робин и одними глазами попросил ее взять инициативу на себя.

– Джерри Уолдегрейв признался Корморану, что Резчик – это он, – забросила удочку Робин.

– Мне нравится Джерри Уолдегрейв, – с вызовом сказала Кэтрин.

– Вы с ним знакомы? – удивилась Робин.

– Оуэн как-то взял меня на банкет – на рождественский, два года назад, – объяснила она. – Там был Уолдегрейв. Милейший человек. Правда, перебрал немного.

– Выходит, он уже тогда пил? – вклинился Страйк.

И совершил ошибку: он ведь для того и передал инициативу Робин, чтобы не отпугнуть собеседницу. Теперь Кэтрин замкнулась в себе.

– Еще какие-нибудь интересные личности присутствовали тогда на банкете? – спросила Робин, пригубив бренди.

– Майкл Фэнкорт, – быстро ответила Кэтрин. – Многие считают его заносчивым, но меня он очаровал.

– А… вы с ним побеседовали?

– Оуэн не разрешил, – сказала она, – но я пошла в дамскую комнату и на обратном пути успела ему сказать, как меня восхитил «Дом пустоты». Оуэн был бы вне себя, – добавила она с мелочным удовлетворением. – Он вечно твердил, что Фэнкорта перехвалили, но я считаю его блистательным автором. Короче, мы немного пообщались, а потом кто-то утянул его в сторону, но в принципе могу только повторить, – Кэтрин говорила заносчиво, как будто в комнате незримо присутствовал Куайн и слушал, как она превозносит его соперника, – со мной он был очарователен. Пожелал мне успехов на литературном поприще, – добавила она, отпив бренди.